Уж этот стеб в привычном стиле! Гляди бодрей, дегенерат,
Смотри — Сенцова отпустили! Чему ты, собственно, не рад?
Ведь как просили, умоляли, рыдали — слов не подберу!
Взывали к совести, морали, рассудку, выгоде, добру.
Уже была и голодовка под вой элиты мировой,
И вспоминать уже неловко, как издевались, что живой, —
Но вот прощенье уронили с кремлевских пасмурных высот,
И вот Сенцов на Украине, семья цветы ему несет!
Его, крутого террориста (не режиссера ни фига),
Что в складках Крыма затаился с коварством хитрого врага,
Простил наш лидер милосердный, поскольку благостен и сыт,
Но почему-то запах серный над этой акцией висит.
И надо б лидера прославить, являя искренность и пыл,
И всех торжественно поздравить, кто за Сенцова тут топил,
И всех, кто отдан за Сенцова, обнять бы, доблестных людей, —
Хоть их встречают образцово, закрыто, с «Рашею тудей»…
Еще тем более и Яшин выходит с нар в конце концов,
Хотя уж как казался страшен — как без пяти минут Сенцов!
Однако после всех усилий такое чувство, как на грех,
Как будто их не отпустили, а опустили сразу всех.
Как ликовать при этих сценах? Он смотрит, будто обречен.
И виноват совсем не Цемах, тут Цемах вовсе ни при чем.
Уж как мы ждали, как кричали, и сколько было слов и драк…
Причины нынешней печали не сформулировать никак.
Хотелось света и покоя, качать героя, пить винцо —
А чувство все равно такое, как будто плюнули в лицо.
Ни умилений, ни идиллий, ни утешения уму:
Сенцова — да, освободили, а нас освобождать кому?
Как будто общею виною накрыто все и залито,
И вспоминается иное, совсем как будто не про то:
«Как вышедшие из тюрьмы, мы что-то знаем друг о друге
Ужасное. Мы в адском круге, а может, это и не мы».
Сенцов, который взял и дожил, хоть был для наших главный враг, —
Благодарить как будто должен, но вот вопрос — кого и как?
Вся Украина вроде рада, она заслуженно горда,
Но у него такого взгляда мы не видали никогда.
Ничто не делается быстро, у нас ни ратей, ни полков,
Ведь за него Сокуров бился, вступался даже Михалков, —
Но аргументы бесполезны. Нельзя сказать, что он не рад,
Но кто идет из адской бездны, тот всюду будет видеть ад.
И вот, когда Господня милость опять прольется на Москву,
И все, что нам доселе снилось, осуществится наяву, —
Не знаю сам, какой ценою, — в припадке общего стыда
Мы вряд ли радостью свиною отреагируем тогда.
Смотреть мы будем виновато, как бы попав под колесо.
Ведь мы не думали когда-то, что с нами можно сделать все,
Что сами мы на все способны, что мы не ангелы, а псы…
Почти немы, почти загробны мы будем в первые часы.
И в этом новом положенье — свобода, равенство, бардак! —
Мы вдруг увидим униженье, а не прощение никак.
Нам никогда не будет раем освобожденная страна.
Мы о себе такое знаем, что не забудем ни хрена.
Мы вдруг поймем со страшной силой, как будто в нас ударит свет:
При крике «Господи, помилуй!» — ждут не помилованья, нет.
Мы молим, чтобы чашу мимо пронес кровавый бог вина.
Мы знаем: жизнь невыносима, когда дарована она.
Вот потому-то у Сенцова на этом киевском крыльце
Нет ни приветственного слова и ни улыбки на лице.
Конечно, с плеч упала глыба, допили горькое кино…
Какое может быть спасибо? Хотя — спасибо все равно.
Комментариев нет:
Отправить комментарий